В редакцию пришло письмо – тревожное и горькое:
«…У нас говорят: «Никто не забыт и ничто не забыто». Нет, забыто да ещё как. Это – несчастное крестьянство 1920–30-х годов, которое угнали, разорили из своих гнёзд, увезли, как самых проклятых преступников за Васюганское болото за то, что ели они свой кусок хлеба, невероятно трудный. Мне 70 лет доходит, и прекрасно помню эту заваруху с организацией колхозов. Организации никакой не было, просто приходили и гнали сдавать скот. Выгребали хлеб, какой был у людей, не оставляя ничего на питание… Неужели это забыто навечно? Не один 37-й год был кровавым, но и коллективизация много крови пролила. Погублены тысячи людей, лучших тружеников земли нашей. Кто вспомнит о них? Вернулось оттуда живых мало: кого убили по дороге, кто убегал, бросая детей под кустами, и тонул в болоте, кто погиб от голода и холода. Вот такая горькая была история.»
А.А. Телегина, г. Тара
«Гнали за болота…». Слышали мы в детстве эти слова. И я слышала, и любой другой слышал, но как-то не брали в расчёт, ибо был учебник истории, который писал: «Колхозное строительство шло непроторённым путём, исторического опыта коллективизации в массовом масштабе не было. В процессе колхозного строительства не обошлось без ошибок. Но это были ошибки поиска, ошибки из-за отсутствия опыта».
Вот так схематично изучали мы историю, причёсанную и приглаженную, получали пятёрки и четвёрки и ни сном ни духом не ведали, что под «ошибками поиска» покоилась хорошо закамуфлированная людская трагедия.
Теперь мы, наконец, знаем, что огульная сплошная коллективизация принесла много бед. Да, был кулак – жестокий, злой, изворотливый. Подло и трусливо, из-за угла уничтожал он коммунистов, комсомольцев, лучших людей страны Советов. За примером далеко ходить не надо: тарчанам хорошо известно имя молодой учительницы Лизы Разгуляевой, с которой зверски расправилось местное кулачьё. Однако в «мироеды» попадали и ни в чём не повинные люди, которые лишались последнего скарба и отправлялись по этапу на Кулай, в другие дикие, необжитые места. Рвались родственные корни, под клеймо «классового врага» попадали многие и многие честные фамилии.
По данным академика ВАСХНИЛ В.А. Тихонова в период раскулачивания было репрессировано более десяти миллионов деревенских жителей. «Если допустить, – говорит в своём интервью еженедельнику «Аргументы и факты» В.А. Тихонов, – что ликвидации подвергались наиболее умелые, опытные и старательные хлеборобы, а отвергнуть такое предложение невозможно, то, значит, процесс «раскулачивания» послужил началом первой и наиболее трагической исторической сцены «раскрестьянивания», т.е. изживания крестьянства, как крупной социальной, качественно отличающейся от других группы населения, с её особым местом в производстве, особыми формами и способами получения доходов, особым содержанием социальной психологии, особым крестьянским укладом жизни и т.д.».
Как жаль, что сейчас, когда мы хотим знать всю правду прошлого – пусть горькую и невероятно печальную, – до обидного мало сохранилось памятников нашей истории. Кое-какие архивы, воспоминания очевидцев… А там, на Кулае, о той умопомрачительной трагедии напоминают теперь полусгнившие бараки да останки людей. «Разве неизвестно, – пишет Анна Андреевна Телегина, – что охотники до сих пор обходят те места стороной, потому что лежат там людские скелеты…»
Словно продолжая эту мысль, делится своими воспоминаниями Павел Иванович Кумынев:
– Я сам видел эти трупы. То женщина с ребёнком к какому-нибудь дереву приткнутая, то мужик – лицом в землю. Видать, как шли, так и остались. Хоронить некому было, да и зачем? Ведь эти люди считались классовыми врагами, хуже которых и на свете не было. Ещё с детских лет узнал Павел Иванович и правду злую, и ложь святую. Изуродованным рубцом улеглись та и другая в его детской памяти на всю жизнь.
…Обозы с раскулаченными в 30–40 подвод под конвоем шли от деревни к деревне. Кое-какие пожитки, скудные запасы еды, женщины с малолетними детьми, мужики, старики и старухи. Брели, плелись, еле передвигая ноги. Дети плакали, исхудавшие и почерневшие от горя женщины просили друг у друга щепотку муки, чтобы завести болтушку да накормить дитя, обросшие и понурые мужики толкали телеги. Жуткая, непередаваемая картина. Всё это Павел видел.
Когда обоз добрался по труднопроходимым таёжным топям до Фёдоровского сельсовета, последней остановки по пути на Кулай, Павлу приказали в качестве возчика препровождать одну из подвод за Васюганские болота. «Если ты не поедешь, – сказали парнишке, – отца отправим». Две недели добирались по болотам, оврагам, телеги тонули по ось.
– Многие не выдерживали, пытались убежать, – вспоминает Павел Иванович. – Но кого болото схоронило, кого возвращали с полдороги, а кого и пристреливали. Мне никогда не забыть голод. Нам в дорогу давали пайку хлеба, да такую, чтобы ноги не протянуть. Вы думаете, лезла она в глотку при виде умирающих – делились последним. Доходило до того, что ели издохших коней. Поначалу-то как объясняли? Дескать, вы – спецпереселенцы: приедете на место, всё для вас будет. А привезли людей в чистый ельник. Привезли и бросили – живи, как знаешь.
Мне приходилось дважды сопровождать обоз: летом и зимой. Так вот помню: зимой привезли людей и ссадили на снег. Женщина одна слезами обливается: «Заберите, люди, ребёнка моего, увезите назад. Всё равно оба помрём».
Собирая материал к публикации, встречалась я со многими людьми, каким-то образом причастными к этой трагедии. И услышала такую историю. Один из конвоиров пожалел брошенного под ёлку годовалого мальчика. Взял его, привёз в Тару, дал ему свою фамилию, вырастил. Живёт этот человек в Таре и, возможно, не знает о чуть было не свершившейся над ним каре.
С каким трудом выдавливали мои собеседники из себя воспоминания, просили фамилию не называть, годы убавляли, дескать, маленькие мы были тогда, ничего не помним. Видимо, теперь уже ничто не в силах вылечить травму, нанесённую целому поколению этой, прямо скажем, разнузданной кампанией. Сыновья и дочери отвечали за поруганных отцов и матерей, многие из них так и несли по жизни печать отверженных. За что? За какие грехи?
Не без волнения брала я в руки личные дела ссыльных Кулайской и Тарской комендатур. В них, как в зеркале, отображена горькая и трагичная судьба того времени. Справки, постановления, допросы, доносы. И, как крик души, – заявления. Их много. И почти в каждом – просьба, мольба разрешить вернуться назад, домой. Заявления спецпереселенцев, их детей, родственников, пожелавших вызволить из ссылки несовершеннолетних, и всё тщетно. На клочке красной бумаги, как на ярлыке, однозначная фраза: «В ходатайстве об освобождении отказать».
С 1930 по 1944 год пробыл на Кулае С.В. Плотников, с 1931 по 1947 год – В.Т. Петров, в одной из граф дела того и другого записано: «Хлебопашец». Как же так?
Любая рана затягивается не сразу. Вон даже урманский лес не сумел за десятилетия упрятать следы ссылки, – там, на Кулае, сплошь чистины да проплешины. А что говорить о душевной боли?
Мария Андреевна Лютикова, ныне Горбунова. Услышав мой вопрос о Кулае, она как-то сжалась, долго отнекивалась: зачем, мол, вспоминаете, кому это надо? Надо, Мария Андреевна! Рано ли, поздно ли, а вспарывать пласты придётся, чтобы правду узнать. Мы океан изучаем, молекулы всякие, Америку поближе узнать хотим, классику французскую читаем, а уж свою историю, которую из поколения в поколение продолжаем, должны знать досконально. А плохое в этой истории – тем более. Чтобы не повторить, чтобы не допустить нового беззакония и произвола.
Маше было в 31-м десять лет, так что хорошо помнит она и плетёный забор вокруг своей ограды и повети из соломы. Дом без ставен, двор без ворот, семья – семь человек.
– И зачем им понадобился самовар, до сих пор в толк не возьму, – недоумевает Мария Андреевна, – выгребли всё до одёжинки, я, как была в ситцевом платьишке, так и осталась.
В детские воспоминания Маши врезались взрослые разговоры: о том, что какое-то непонятное зло таил на дедушку его племянник, работавший в то время в сельском совете, о непосильном налоге, который нечем было платить.
...28 суток плелась баржа со ссыльными по реке Васюган. Неведомое приводило людей в смятение, вселяло тревогу и страх, озлобляло. Хоть закричись, хоть заголосись в этой суровой округе. На барже все одинаковы, одним циркуляром уравненные, по судьбе каждого – пунктир. И, когда на берегу оказались, – все как перед Богом: житие упрощено до землянки, судьба усложнена до безумия. С балаганов да с землянок начинали и лишь к зиме соорудили мало-мальские бараки.
Лютиковым повезло. Из ссылки убежали Машины старшие брат и сестра. И, как ни оглашал урманские боры своей бранью конвой, разыскать беглецов не удалось. А беглецы вступили потом в один из сибирских колхозов, писали во все инстанции и в конце концов вызволили из неволи остальную семью.
Далеко не у каждой печальной истории был столь счастливый конец. Как исповедь читала я письмо тарчанки Н.А. Толстиковой: «...Мой дядя, Иван Дементьевич Бурундуков, умер в Каргасоке. Родом из села Бородихино, вечный труженик, он был выслан на Кулай. Помню, были задеты все мои родственники: дедушки, бабушки, дяди и тети. Мамины родители, Семён Фёдорович и Ольга Яковлевна Носковы, жили тогда в деревне Бородихино, растили хлеб, нас, детей, держали скотину и много работали. Так вот все они были выдворены из своих домов. Не могу описать, сколько было слёз и прощаний, какой на всю деревню стоял крик. Мама запрягла лошадь и повезла своих родителей в Тару на пристань. Там их загнали на баржу, затолкали в трюм и отправили вниз по Иртышу. Потом вывезли на реку Васюган и высадили на необжитый берег. Спустя несколько лет их с Васюгана, как престарелых, возвратили. Только недолго они прожили в Черняево у сына. Приехала милиция, их вновь забрали, упрятали в тюрьму и затем выслали в Кыштовский район. Там и скончалась моя бабушка. А дедушка Семён мужественно перенёс все житейские перетряски, унижения властей, пришёл с посохом в руках домой и на родине умер».
«Я помню, – пишет Н.А. Толстикова, – мороз в 1930 году жал под 40 градусов, а женщин с детьми и стариков везли на открытых санях. Вместе с расквартированными на ночь приставляли конвой. Бывало, женщина с дитем на руках просит, чтобы хоть обрату выписали попоить ребёнка, а в ответ – брань и отказ. Помню, черняевский крестьянин Илья Вставский скоропостижно скончался на следующий день после «приговора». Так в сани посадили его жену, сноху, двоих маленьких детей и отправили на Кулай, где они все и погибли. Спрашивается, за что же безвинных-то людей на смерть послали? Изобретать прегрешения для уполномоченных считалось чуть ли не ремеслом.
Скажем, не идут люди в коммуну или в колхоз – надо устрашить. Как? Отправить пару семей за болото – мигом напишут заявление».
Ефим Филиппович Желтоногов не успел в указанный день подать заявление, собирался на другой. А на другой день его многодетную семью и семью Тамбовского (девять детей) уже ждали подводы. Угроза подействовала – все семь дворов Мало-Муромцево в один день объединились в коммуну. Вот так.
В начале войны семья Желтоноговых возвратилась с Кулая и поселилась, теперь уже под надзором Тарской комендатуры, в селе Екатерининском. Мастеровые руки Ефима Филипповича пригодились в цехах леспромхоза, выпускающего необходимую продукцию для фронта. Храбро сражались на войне трое его сыновей. Один погиб, а вторую похоронку отец не перенёс – сдало многострадальное сердце. Только сын Ефим остался жив. И израненный и искалеченный с наградами он вернулся домой. Ефим Ефимович – уважаемый в селе человек, вечный трудяга. Имея инвалидность, он после войны долгие годы работал. Старый ветеран – желанный гость в школах. Он рассказывает о военном лихолетье, о тяжёлых фронтовых дорогах.
Но только ли о войне надо рассказывать? Есть более ранняя страница нашей истории, не менее трагичная, и её надо не просто листать. Её надо глубоко и основательно изучать с тем, чтобы не допускать подобных, замешанных на немалой крови «ошибок поиска».
Елизавета Двороковская – «Ленинский путь». 28 января 1989 г.
Сведения из омской книги памяти «Крестьянска Голгофа»
БУРУНДУКОВ Иван Демьянович (правильно – Дементьевич), 1903 г. р. Житель Тарского р-на Омского окр. Западно-Сибирского края. Состав семьи: жена Олимпиада Варфоломеевна, 1903 г. р., дочь Зоя Ивановна, 1923 г. р., сын Александр Иванович, 1925 г. р., дочь Анисья Ивановна, 1927 г. р., дочь Таисья Ивановна, 1931 г. р. Выслан вместе с семьей в 1930 г. на спецпоселение в Каргасокский р-н Томской обл. Родился на спецпоселении сын Василий, 1936 г. р. Реабилитированы УВД по Омской обл. 28. 04. 1994 г. (ИЦ УВД по Омской обл. Ф. 8. Оп. 1. Д. 903)
ВСТАВСКИЙ Илья Иванович, 1872 г. р. Житель с. Бородихино Кореневского с/с Тарского р-на Омского окр. Западно-Сибирского края. Состав семьи: жена Анна Ивановна, 1878 (1872) г. р., сын Евлампий, 1904 г. р., сноха Агафья Игнатьевна, 1904 г. р., внук, 3 г., внук, 1,5 г., внук, 6 мес. Евлампий выслан вместе с семьей в 1930 г., Анна Ивановна выслана в 1931 г. на спецпоселение в Нарымский край. Умерла на спецпоселении Анна Ивановна в 1932 г. Реабилитирована УВД по Омской обл. ВСТАВСКАЯ Анна Ивановна 17. 12. 2009 г. (ГАОО. Ф. 1544. Оп. 2. Д. 17, 147; ИЦ УВД по Томской обл.)
ЖЕЛТОНОГОВ Ефим Филиппович, 1888 г. р. Житель д. Нижний Сюткес Муромцевского с/с Муромцевского р-на Барабинского окр. Западно-Сибирского края. Состав семьи: жена Степанида Ефремовна, 1888 г. р., сын Ефим, 1912 г. р., сын Дмитрий, 12 л., сын Иван, 9 л., сын Александр, 1927 г. р., дочь Екатерина, 1928 г. р., отец Филипп, 90 л. Выслан вместе с семьей в 1931 г. на спецпоселение в Кулайскую комендатуру Тарского р-на Западно-Сибирского края. Реабилитированы УВД по Омской обл. ЖЕЛТОНОГОВЫ: Ефим Филиппович, Степанида Ефремовна, Екатерина, Ефим, Александр 04. 09. 1996 г. (ГАОО. Ф. 1553. Оп. 3. Д. 2, 161; ИЦ УВД по Омской обл. Ф. 8. Оп. 1. Д. 563)
ЛЮТИКОВ Андрей Иванович, 1881 г. р. Житель с. Слобода Аевская Слободо-Аевского с/с Тарского р-на Омского окр. Западно-Сибирского края. Состав семьи: жена Елизавета Ивановна, 1883 (1887) г. р., сын Михаил, 1904 (1909) г. р., сноха Анна Васильевна, 1908 г. р., дочь Вера, 1914 (1911) г. р., дочь Мария, 1920 г. р., отец Иван Александрович, 1863 г. р., мать Мария Федосеевна, 1864 г. р. Выслан вместе с семьей в 1931 г. на спецпоселение в Нарымский край. Умерли на спецпоселении: Мария Федосеевна в 1931 г., Иван Александрович в 1933 г. Бежали со спецпоселения: Андрей Иванович в 1932 г., Михаил, Вера в 1933 г. Реабилитированы УВД по Омской обл. ЛЮТИКОВЫ: Андрей Иванович, Елизавета Ивановна, Михаил Андреевич, Вера Андреевна, Мария Андреевна 15. 01. 1995 г. и 16. 02. 1996 г. (ГАОО. Ф. 1544. Оп. 2. Д. 17; Ф. 1414. Оп. 2. Д. 105; ИЦ УВД по Томской обл.; ИЦ УВД по Омской обл. Ф. 8. Оп. 1. Д. 955)
ПЕТРОВ Василий Тимофеевич, 1892 г. р. Житель Новоцарицынского с/с Исилькульского р-на Омского окр. Западно-Сибирского края. Состав семьи: жена Елисовета (Елизавета) Федоровна, 1896 г. р., дочь Антонина, 1920 г. р., дочь Мария, 1922 г. р., сын Александр, 1925 г. р., дочь Любовь, 1927 г. р. Выслан вместе с семьей в 1932 г. на спецпоселение в Тарский р-н Западно-Сибирского края. Родились на спецпоселении: дочь Анна, 1936 г. р., дочь Валентина, 1938 г. р. Реабилитированы УВД по Омской обл. ПЕТРОВЫ: Василий Тимофеевич, Елисовета (Елизавета) Федоровна, Антонина, Любовь, Анна, Валентина 15. 01. 1998 г. (ГАОО. Ф. 474. Оп. 6. Д. 428; Ф. 1122. Оп. 1. Д. 62; ИЦ УВД по Томской обл.; ИЦ УВД по Омской обл. Ф. 8. Оп. 5. Д. 870)
ПЛОТНИКОВ Степан Васильевич, 1879 (1880, 1982) г. р. Житель с. Бердянка Пахомовского с/с Новоомского р-на Омского окр. Западно-Сибирского края. Состав семьи: жена Мария Петровна, 1881 г. р., дочь Прасковья, 1906 г. р. дочь Евгения, 1910 г. р., сын Александр, 1922 г. р. Выслан вместе с семьей в 1930 г. на спецпоселение в с. Екатерининское Кулайской комендатуры Тарского р-на Западно-Сибирского края. Умер на спецпоселении Степан Васильевич в 1940 г. (ГАОО. Ф. 231. Оп. 1. Д. 23, 40; Ф. 1003. Оп. 2. Д. 3, 248; Ф. 1122. Оп. 1. Д. 64)
ТЕЛЕГИН Андрей. Житель Новоселецкого с/с Новоомского р-на Омского окр. Западно-Сибирского края. Состав семьи: жена, дети. Выслан в 1930 г. (ГАОО. Ф. 231. Оп. 1. Д. 23, 65)
0 Комментариев