Мемориальная табличка «Последнего адреса» на доме А.П. Смирнова в Санкт-Петербурге
Имя Александра Павловича Смирнова в Таре известно многим благодаря книге «Судьба репрессированного в письмах к жене (1933–1937 гг.)», в которую вошли 92 его письма из Тары в Ленинград. За четыре года пребывания в ссылке в Таре учёный-агроном А.П. Смирнов, по учебнику которого учились специалисты всей страны, несмотря на своё бесправное положение и скромную должность агронома в земельном управлении смог организовать и фактически руководил всей агрономической работой округа. Он же является фактическим, хотя и непризнанным, основателем Тарской сельхозопытной станции, которая десятки лет после его гибели оставалась единственным и успешным научным учреждением города. С подробной биографией А.П. Смирнова можно ознакомиться здесь.
Ольга Алфёрова – группа «Расстреляны в Таре»
Александр Павлович Смирнов. Портрет. До 1933 г. Источник фото: группа «Расстреляны в Таре»
Есть же правда в Советском государстве...
Письма из Тары расстрелянного 7 сентября 1937 г. ссыльного ученого-агронома Александра Павловича Смирнова, адресованные жене и сыну, долгие годы хранились в петербуржской семье Смирновых. В 2007 году И.А. Смирнов издал письма отца книгой, дав ей заголовок «Судьба репрессированного в письмах в жене». В предисловии к книге он писал:
"…Письма эти я случайно нашел в маминых бумагах уже после ее смерти. До этого, где-то в конце шестидесятых – начале семидесятых годов, мама мне сказала: «Знаешь, я решила уничтожить эти письма. Папа уже не вернется. Мне, да и тебе, наверное, скоро они не будут нужны. А кому они вообще будут нужны после нас?» Я промолчал, внутренне соглашаясь с ней. И вот, оказалось, что они не уничтожены. То ли она не успела этого сделать, то ли не смогла – не поднялась рука. И я, развернув сверток и увидев их, решил: это судьба. Значит, они должны жить – для меня, для моих родных, а может быть, и для других – в память о прекрасных людях, моих родителях, судьба которых (как, впрочем, и судьбы многих тысяч людей) была самым невероятным образом исковеркана нашей счастливой советской эпохой…"
Обложка книги «Судьба репрессированного в письмах к жене (1933–1937 гг.)»
А.П. Смирнов. Письма жене и сыну
29 марта 1933 г. ул. Воинова, 25, ДПЗ. 3-й кор. 10-я камера.
Дорогая Люба! Меня очень беспокоит, как твое здоровье и как здоровье сынишки… Большое спасибо за твои заботы, но ты меня не хочешь слушать и шлешь очень дорогие вещи… Я уже писал тебе и сейчас прошу для меня ни масла, ни яиц не покупать… Что ты сказала обо мне сынке? Ждет он папку? Получил ли он красный галстук и готовится ли ко встрече 1-го мая?.. Представляю, как он готовит теперь свои уроки за моим столом. Крепко целую свою дорогую жинку. Поцелуй за меня милого, милого сыночка и скажи, чтоб не скучал без папки…
2 июня 1933 г., [Омск]
…Пока я живу цыганом, кочевке не видно конца. Помнишь, мечтал: приеду в Новосибирск и сразу же телеграфну тебе – где будем жить, на какую работу устроюсь. Прошло ведь почти 25 дней после выезда из Ленинграда, и что я написал тебе утешительного? Знаю, отсюда вижу и чувствую, что ты беспокоишься, наверное, больше меня. Духом я не пал, энергии не уменьшилось. Что за беда, что живу водой и хлебом.., что за беда, что на подошвах волдыри от беготни, и ботинки совсем развалились – есть же правда в Советском государстве, и я верю, что ее найду. На свое мытарство я смотрю как на ухаб на проселочной дороге при переезде с нее на большую… Я готов везде работать и буду работать, если работа нужна Советскому государству. Везде буду работать и отовсюду буду говорить, что моя ссылка – ошибка, я не тот за кого меня посчитали… Но как отнесешься ты к жизни в медвежьем углу, что ждет там сынку? Имею ли я право звать вас к себе, туда? …
…До сих пор я не потерял надежду, а тем более желание – не порвать с исследовательской работой. Пока обещана Тара – и я узнаю, нет ли там какой исследовательской работы, не будет ли возможности включиться в нее. Сегодня узнал, что в Таре есть опытный пункт Зернового института, там работает пока один аспирант и его жена…
Так хочется знать, как вы живете с сынкой – ты себе и представить не можешь, а я еще не имел пока ни одной весточки… Прошу тебя, Люба, не дожидаясь адреса, пиши на Тару «до востребования»: гор. Тара, Зап.-Сиб. края. Шли письмо авиа-экспрессом. По крайней мере, хоть первое, хоть коротенькое… Твой Шурка и сынкин папка
Любовь Николаевна и Александр Павлович Смирновы, 1926 год
7 июня 1933 г.
Дорогая Люба! …Пишу из Тары… В Тару пароход пришел 5 июня в 9 часов вечера… Ехал хорошо, но далеко, конечно, не с веселым настроением. Все дальше и дальше от роднушек. Берега Иртыша довольно однообразны и скучны, и лишь за 20 км до Тары растительность несколько меняется. Ехал почти с пустым карманом и ехал в неизвестность. Что из себя представляет город? Должно быть, до десятка церквей – они издали еще видны, несколько каменных зданий и 2-х этажных деревянных, а дальше одноэтажные небольшие деревянные домики, дощатые тротуары, немощеные улицы… Было уже около половины двенадцатого, когда я натолкнулся на одну женщину, живущую в помещении городского колодца. Она согласилась меня пустить. Живет с двумя сыновьями – одному 12 лет, другому – 14. Бедность ужасная. В комнате ни мебели, ни одежды, ни посуды. Вскипятила она мне мой чайничек на щепках, и я расположился на полу…
…Очень плохо с работой… Пожалуй, определенно можно сказать, что в городе работы агронома не найдешь. Учреждений раз-два да и обчелся, и в них уже есть работники… Жалко, что в такой обстановке я не могу выполнять работу по договору с институтом… Прошу обо мне не беспокоиться…
Открытка А.П. Смирнова сыну от 17 февраля
16 июня 1933 г.
…Мои дела не совсем важные. Вернее, нет дел, и месячная неопределенность превращается в довольно курьезную определенность. Местожительством мне дан город Тара – я уже прописался здесь. Но в районе агрономической работы «пока» нет, так что, если хочешь, я сейчас безработный. Три-четыре дня буквально был без копейки и без хлеба… Я все надеялся, что вот-вот придет извещение из Омска (так мне там обещали по поводу работы на Тарском опорном пункте), давал телеграмму, но оттуда до сих пор ни слуха, ни духа. Пошел искать работу не разбираясь, лишь бы платили. Взял сдельную работу… Грустно, но, правда, и смешно, когда вспомнишь, что я ведь агроном, мог бы куда быть использован целесообразнее, а тут сидишь себе со счетоводами райпотребкооперации до щелкаешь на счетах, как бы лишнюю копейку выгнать. Кончится эта работа – подыщу другую. Одно меня беспокоит, что сейчас, при таком заработке, я не могу помочь тебе, а у тебя уже, наверное, будет скоро туго с деньгами…
Сейчас я нашел комнату, правда, у «частника», а потому – дорогую… Плачу 30 руб. в месяц. Хозяева дают мне кипяток, доставляют воду, пекут хлеб, варят картошку… Хозяин держит лошадь, корову. Коров имеет большинство жителей города…
На базаре бываю каждый день – и квартира, и место настоящей работы – все около самого базара. Особенно большой базар по четвергам и пятницам. Наезжает до сотни подвод, и чего только нет. Сейчас много с мукой, картошкой, грибами солеными, капустой. В большие базары мука продается 50 руб. за пуд, картофель – 3 руб. большое ведро. Привозят много масла. Сливочное 18-20 рублей кг, растительное (конопляное, рыжиковое, льняное) – 15 рублей литр. Яйца бывают 4 руб. десяток. Походишь, посмотришь только, а купить не на что. Ах, думаешь, на этот бы базар с ленинградскими деньгами… Да, Люба, я думал, что ты переберешься в Тару раньше, чем ты пишешь… Но, видать, нужно подождать с месяц и, как тебе советовали, не порывать с квартирой…
6 июля 1933 г.
Дорогая Люба! Вчера получил твое письмо – тяжело было читать о том, на что ты настраиваешься. Неужели же до следующего года?..
Из Омска официального ответа от зональной станции… не получил пока, но получил письмо от одного из работников, которое совсем не понимаю по существу. Официальный ответ задерживается… Но вот приписка: «По распоряжению дирекции один из научных сотрудников выяснял в ГПУ о возможности Вашей работы в научно-исследовательских учреждениях. Ответ получен отрицательный. В силу этого возможность Вашей работы у нас отпадает». И это после того, как в Новосибирске и в Омске меня заверяли, что в первую очередь я буду использован для научно-исследовательской работы; никакой речи, что будет запрещена такая работа нигде не было… Сейчас же, выходит, что ни о какой работе в опорном опытном пункте и не думай. Возможно, что основанием для отрицательного ответа Зернового института было то же самое...
28 июля 1933 г.
Дорогая Люба! …У меня что ни день, то новое. Ты по предыдущему письму, наверное, почувствовала, как меня захватил колхоз, и что я уже настроился в нем работать. Все было подготовлено к тому, и выезд был назначен на 27-е. Пошел 25-го к начальнику ОГПУ, чтобы сменить документ относительно места проживания, а он словно уже ожидал меня. Вам, – говорит, – в колхоз ехать не придется, будете работать здесь, в Таре; в связи с образованием округа здесь нужны работники – идите в ОКРЗУ (окружное земельное управление – ред.) и там договоритесь. Я начал было возражать, что уже договорился с колхозом… что в колхозе непочатый угол работы, я буду полезен и сумею сделать колхоз образцовым и т.д. Ничего не помогло…
Дом в Санкт-Петербурге по ул. Социалистическая, 6. Сюда писал свои письма из Тары А.П. Смирнов
4 августа 1933 г.
…Мне предложили работать в плановом секторе, преимущественно по севооборотам, хотя сейчас, я чувствую, за отсутствием работников придется заниматься и другими вопросами. Эти дни, например, пришлось составлять сводки по силосованию, сеноуборочной и хлебоуборочной кампаниям. Просил зав. ОКРЗУ, чтоб он меня использовал на исследовательской работе по кормодобыванию, пусть даже не сейчас (сейчас ее нет), а в ближайшем будущем – он обещал это. Начал работать с 29/VII. Зарплата названа в 250 руб., хотя, может быть, и будет несколько повышена. Паек такой, что получают и все служащие…
Планов пока никаких не строю, научен горьким опытом – строил я их в Новосибирске, в Омске и не один раз в Таре… Ликвидировать же все в Ленинграде, по-моему, не стоит – в этом я совершенно с тобой согласен. Пишу, Люба, тебе о переезде, совсем не предрешая того, как ты найдешь лучше. Мало ли чего бы мне хотелось. Сцеплю зубы, закушу покрепче губу, как когда-то я сынку маленького учил не плакать… и буду ждать и ждать…
15 октября 1933 г.
…Сегодня бегал, присматривал себе новую комнату… Вернее всего переберусь в комнату, которую занимал заведующий опорным опытным пунктом по зерновым культурам... завтра он с последним пароходом уезжает в Омск на зиму, и до весны можно жить. Условия пока не знаю, но знаю, что комната на втором этаже и есть электричество…
После морозов наступила оттепель. Снега сейчас уже нет, сегодня идет дождь, Грязь – какой ты себе не представляешь. Утром и днем я не могу дойти от квартиры до учреждения, чтобы не зачерпнуть галошами. А когда возвращаешься вечером, в 8–9 часов, и ни зги не видно (фонарей почти нет, окна закрыты ставнями), то идешь прямо напропалую, все равно, как не выбирай, принесешь полные галоши грязи… Вот прелести осени в тар. тарарах…
Открылся на днях городской театр – публика живет им (в прошлые годы не было). Тащат и меня, но никакого желания, даже не представляю, как пойду сейчас в театр или кино, что буду делать там.
По работе дела у меня по-прежнему. Помещен в местной газете еще ряд статей за подписью ОКРЗУ, составлен проект по организации в Тарском округе МТС, написана работа о продвижении пшеницы на север, но главная работа, над которой сижу около месяца и не один, а с бригадой – это контрольные цифры на 1934 год. Подходит и она к концу. Работы хватает, и уже получил оценку как работник. По всем вопросам идут ко мне, и я фактически и плановик, и оперативник… Проект организации опытной станции одобрен в Новосибирске, в Крайзу, и сейчас пошел в Москву.
…Получил ли сынка мою писульку? Не могу равнодушно смотреть на ребят его возраста… Год приходится вычеркнуть из жизни, а что дальше… А дальше пока ничего не известно. Налаживается с Тарой воздушное сообщение, несколько раз уже прилетал аэроплан. Так бы и поднялся с ним вместе… Твой Шурка
30 октября 1933 г.
…Дорогая Люба! Как сходятся наши мысли и чувства. В жизни все бывает, но ведь на то и жизнь, чтобы противостоять невзгодам, бороться и побеждать их… Вопрос заключается в том, что если я ни в чем не виноват, то и должен считаться таковым… Я делаю все возможное. Писал порядочно – нет ответов; не знаю, может быть, дальше корзинок под столом мои письма не шли. Но ведь у меня есть другой путь, правда более длинный, но зато и более верный – это моя работа… Чувствую нутром, что моей работой очень довольны. Прямо об этом не говорится, да мне этого и не нужно, но, судя по отношению, по тем вопросам, которые мне дают для разработки и по тем вопросам, с которыми ко мне обращаются, я знаю, что делаю громаднейшее, нужное для государства дело и делаю его так, как нужно государству. Замечал уже неоднократно, что во многих вещах на работе мне дается больше доверия, чем агроному-партийцу. Так неужели же я, ты, мы вместе не сумеем добиться правды. Ведь мы только ее добиваемся…
Скоро Октябрьские праздники – вот когда особенно остро чувствуется расстояние. Как убить время, целых три дня… У тебя к этим дням, поди, подкапливаются всякие домашние дела, ты будешь занята, с тобой сынка, который сейчас тебя теребит. Мой славный, хороший сынка… Что б я дал, чтобы быть с тобой, с сынкой, сходить с ним посмотреть Неву, корабли, сходить в кино или прокатить на автобусе… Моя дорогая, моя милая жинка – до весны еще долго, долго. Вдруг 1934 год пройдет без весны, когда-то я вас увижу…
8 ноября 1933 г.
…Как тоскливы, длинны праздничные дни… Город к празднику украсился, но как бледно, как далеко от того, что я видел и на что вы с сынкой насмотрелись. В городе темно, у отдельных учреждений прибиты редкие лозунги – на бумаге, чуть ли не углем. Флаги с вечера боятся вывешивать – как бы не сперли. Канун праздника, а на улицах пусто, изредка попадаются пьяные компании.
7-го, как и полагается, демонстрировали… Какая жалкая, грустная демонстрация. Без песен, без музыки. Колонна ОКРЗУ состояла всего из 12-15 человек, и у нас даже флага не было. Вся демонстрация кончилась очень быстро. Главную массу ее составляли школьники и воспитанники детских домов… Вечером 7-го в ОКРЗУ была семейная вечеринка, а сегодня утренник для ребят. Я везде был и везде участвовал… Между прочим, на этой вечеринке я показал публике игру… Так понравилось, что весь вечер почти только в нее и играли, а потом говорят: Вашу игру, Александр Павлович, завтра вся Тара будет знать, вот посмотрите, как она быстро привьется… Скучно было на вечере, и я скоро ушел с него спать… Сегодня тоже не сиделось на квартире. Пошел к ребятам на утренник. Собралось детей человек 20-25. Играл с ними, потом помогал снимать группу. Хотелось, чтобы здесь бегал и мой сынок…
Письмо А.П. Смирнова жене и сыну от 1 января 1934 года
19 января 1935 г.
Дорогая Люба! По обыкновению, по привычке, беру бумагу и перо – чувствую, что давно не писал, и уже несколько дней беспокоит эта неудовлетворенная потребность писать тебе, но писать абсолютно не о чем. Так бесцветны, однообразны, тоскливы все дни, что, порой, просто теряешься и становишься в тупик перед этой непроглядностью. Что же дальше? А дальше... Только что, на днях, мне сменили затрепанный документ, он дан теперь в новой редакции, а именно – в нем указано, что «конец срока ссылки 2/III –1938 г.» Об этом я мог знать и раньше, путем простого счета: 2/III – 1933 + 5, но как-то сознательно не считалось, сам себя обманывал. А теперь ясно это видишь каждый десятый день, когда развертываешь бумажку для отметки. Почти два года прошло, а до сих пор никак не примиришься с положением и все ожидаешь каких-то изменений, надеешься, веришь в них. Не знаю – или такова вообще человеческая натура, или моя природа имеет этот ненужный изъян…
24 января 1935 г.
Дорогая Люба! Тяжелое у меня настроение. Третий день собираюсь написать тебе, да как-то не пишется, перевариваю все в себе, один… Третьего дня я получил ответ на свое заявление прокурору СССР. Отвечает прокурор Ленинградской области… «Сообщается, что заявление Ваше, направленное Прокурору СССР – Леноблпрокуратурой рассмотрено и оставлено без удовлетворения». Ответ очень короткий – на открыточке…
Ты знаешь, Люба, в том заявлении я же буквально открывал свою душу. Писал я его под впечатлением от смерти т. Кирова – писал обо всем – и что мне предъявлялось на следствии, как я просил очной ставки… о своей работе и там, и здесь, об убеждениях. Самое главное – писал его совершенно искренне, так можно писать только один раз. И мне казалось, что, если только заявление дойдет по своему назначению – результат может быть только один. Я ждал результата и опасался только того, что, может быть, заявление не дойдет, или дойдет и будет оставлено без рассмотрения. И, видишь, какой результат… Не могу понять, в чем дело. Прихожу к мысли, что я и тысячной доли не знаю того, что послужило поводом к моей высылке. Ведь не может же быть так, попусту, без всякого, на основании только того, что мне говорилось. И где же искать выхода… Когда я пробежал открытку – первое впечатление, что меня кто-то так сильно ударил, что потерялась способность мыслить, а дальше мое состояние было таким, как будто уперся в стену лбом и так, что этой стены никуда не стронешь…
Письмо А.П. Смирнова жене и сыну от 24 января 1935 года
8 февраля 1935 г.
…Помнишь, когда-то ты мне писала насчет правды… Примерно на тот же каламбур я недавно наткнулся у Чехова: «говорят, что есть правда, но это неправда». Несмотря на всю безуспешность всех моих ходатайств, у меня еще нет такого беспросветного пессимизма, я все же еще надеюсь… Всегда, при всей работе, при всяком раздумье, меня неотвязно преследует одна и та же мысль – «не может не быть». Люба, ведь не может же быть так, чтобы за всю свою работу, которая и на Сиверской, и в Ленинграде, и здесь, в Таре, получает только одобрение… чтобы за эту работу я нес наказание, и чтобы она не оценивалась. Не может быть так, хотя это наказание и свершившийся факт…
23 февраля 1935 г.
…Послал тебе посылку и поставил на ней свой адрес, еще ул. Зиновьева, а на утро понес на почту, вижу, что на нашем углу весит новое обозначение – ул. Кирова. Нигде не было опубликовано, ничего не сказано, а сразу стали переменять набивки на углах. Так что пиши мне теперь по новому адресу: ул. Кирова, № 27…
8 апреля 1935 г.
… В Таре осталось быть ой, как много, а что дальше, за Тарой – боишься загадывать… И не за себя страшусь – моя песенка, должно быть, спета, клеймо останется на всю жизнь, не вижу способа, чтобы снять его. Если оно снимается работой, то это не везде и не при всех условиях. В Таре таких условий как будто нет, и как ни работай здесь, пожалуй, больше плюсов моим непосредственным руководителям больше ничего не получится. Я не к тому, что нет стимулов к работе, в итоге все же работаешь не для того, чтобы как-то проявить себя (здесь, в Таре, это особенно ясно), просто жизнь зовет к работе… Меня беспокоит, что мое положение, наверно, безусловно отзовется и отзывается сейчас на тебе и сынке. Что его ожидает, и как сделать, чтобы он не почувствовал этого, боюсь и жду, что он потом меня будет упрекать, а за что? В чем моя вина?..
17 апреля 1935 г.
…Сегодня первый очень теплый день, можно даже идти без пальто. Ночью была сильная гроза (тоже первая) с яркой молнией и раскатами грома… Ожидают, что если такая погода будет стоять, то Иртыш дней через 10 тронется, а за уходом льда, прямо следом за ним, и первый пароход покажется. Хочется, чтобы скорее. Уже сейчас собираюсь обязательно пойти на пристань встречать первый пароход. За первым – второй, а там, может быть, не так много останется времени и до вашего парохода. Теперь вам ехать по знакомой дороге, не так будет страшно… Последние дни к моей нагрузке по Окрзу добавилась работа в связи с переносом опытного поля под Тару… и мне приходится помогать и в организационных вопросах, и в разработке схем и в переписке по опытному полю с районами. Хочется наладить здесь опытную работу по настоящему…
7 мая 1935 г.
Дорогая Люба! Еле-еле выбрал время, чтоб черкнуть тебе несколько строчек… Иртыш прошел. Вчера был первый пароход – «Ленинград». К моему большому огорчению, мне не удалось его встретить и видеть, не смотря на то, что вчера был выходной день. Пришлось безвыходно и день, и вечер сидеть в Окрзу, так как работа не ждет, а почта изо дня в день несет все новые задания. Приходится довольно тяжело и, откровенно говоря, порядочно поустал. Черноголовин, зав. опытным полем, с первым пароходом не приехал; не знаю, он почему-то нынче очень задерживается в Омске. В округе во всю начался сев, и на опытном поле заложили первые опыты; схемы прорабатывал я… Кроме того, сегодня, в связи с задержкой в Омске Черноголовина и с выездом в Знаменку Кузьмина (работник опытного поля), Третьяк (начальник ОКРЗУ – ред.) вдруг обращается ко мне с тем, чтоб здесь, под Тарой, я сам заложил опыты. Вы, говорит, можете заходить в Окрзу только на 2–3 часа вечером, а днем работайте на опытном поле. Так что с завтрашнего дня пойду сеять…
В Таре, между прочим, оборудовали звуковое кино. Вечером 5 мая был на самом первом сеансе. Измучился. Сеанс должен был начаться в 8 час. Все шло, как следует. В «фойе» играл «оркестр». Перед началом сеанса выступил директор кинотеатра с речью: организовали, мол, звуковое кино, не все пока ладно… несколько хрипит и звук слабый, но этот звук мы ликвидируем (так и сказал). После речи ждем 10 мин., 20. – не начинают… Опять выходит директор: маленькая неполадка, не волнуйтесь, через 10 минут начнем. Так прождали до 10 ½ час. Картина – «Киров». Ну, Люба, испортили ее совсем. Не звуковое кино, а не знаю, как и назвать – ни одного слова не поймешь, только хрип и шум. Очень жалко; хотелось бы посмотреть эту картину в настоящем кинотеатре…
20 сентября 1935 г.
…Всю эту последнюю шестидневку отпуска провел в поле – привел в порядок посевы трав, убрал сорта картофеля, убрал и свой картофель… приходилось вставать в 6 утра и возвращаться с поля уже затемно… С опытным полем под Тарой пока что не совсем ладится… На днях как-то написал… докладную записку на имя председателя окрисполкома (копия Институту) о положении с опытным полем в Тарском округе. В этой записке указали все ненормальности: на неясность с участком, о том, что сейчас нельзя вести подготовку к весне и пр., и пр. И председатель окрисполкома, и начальник Окрзу несколько остались недовольны: почему докладная записка?.. Но результаты не замедлили сказаться. Сегодня получено распоряжение от окрисполкома, чтобы участок под Тарой в 150 га был бы немедленно выделен, а затем нашлись и средства – из окружного бюджета отпускают 5 000 руб. на покупку дома. Может быть, теперь что и выйдет, а то, ведь, об опытном поле совсем забыли думать…
30 ноября 1935 г.
…Получено сообщение, что на пленуме Омского обкома вынесено решение об организации в Таре комплексной с/х опытной станции. Этой станции передаются земли и хозяйство ГОРПО… На днях будет производиться приемка. Между прочим, вопрос о комплексной станции в Таре был поставлен мною в первый же год приезда, тогда и докладная записка была написана; нынешней весной эта записка перепечатывалась без изменений и была послана в Омск. Так что некоторый итог моей работы есть и здесь. Теперь нужно как-то пробовать всецело перейти на работу на эту станцию – не знаю только удастся ли это…
24 августа 1936 г.
Дорогие мои роднушки! Прежде всего, о том тяжелом дне, когда нам пришлось расстаться. Я не мог больше быть на пароходе, так тяжелы были эти последние минуты; боялся, что не выдержу, сам разнервничаюсь и еще больше расстрою вас. А у вас впереди дорога, может быть, нелегкая, и вам нужно уехать крепкими. Заниматься той ночью, конечно, тоже не мог. Бродил сначала около пристани. Ночь темная. Накрапывал мелкий дождичек – как раз под стать настроениям. Было сильное желание еще раз вернуться на пароход и еще раз обнять роднушек. Сдержал себя и отошел дальше; брел тихонько по ул. К. Либкнехта, свернул к тому мостику, где сынка ловил рыбку – темно, ничего не видно. Около пожарной каланчи услышал первый гудок вашего парохода, пошел обратно к пристани и от последних домов города проводил огни парохода до самого острова. Как-то вы доехали?..
12 октября 1936 г.
…С организацией [окружной] выставки прямо не имел ни одной минутки… Уходил на опытное поле чуть только начинало светать, обратно – поздно вечером, прямо в ОКРЗУ, и здесь до поздней ночи – прием художников, подготовка материала для новых диаграмм. На меня возложено все художественное оформление выставки… За сегодняшний день на выставке масса народа. В павильоны еще не пускаем, но так, между ними, ходят целые толпы. От многих слышал отзывы о хорошем художественном оформлении, говорят, таких выставок в Таре еще не бывало… и опытное поле сейчас не узнать. Вместо худых ворот – красивая триумфальная арка; вправо от нее, на площадке перед домом, специально устроена трибуна. Передняя стена двухэтажного дома вся в зелени, флагах и лозунгах, и около нее, по углам, посажены две громадные елки. Дальше – елками обсажена вся дорога от двухэтажного дома до скотных дворов. А там от скотных дворов и помина не осталось. Чистые выбеленные помещения с белыми столбами, обвитыми зеленью, и посредине двора еще аллея из пихты. На каждом столбе портреты вождей, украшенные флажками, а внизу у каждого столба, на специальной подставке, горшок с цветами. Описываю тебе подробно это украшение, так как всю эту шестидневку жил им, и даже ночью снилось, а то просыпался среди ночи и обдумывал каждую деталь…
29 ноября 1936 г.
…У меня новостей особых никаких нет. И нынче я вообще как-то дальше стою от тарской жизни, так как таких связующих знакомых, что были в прошлом году, нынче совсем нет. Другой раз хочется хоть в шахматы с кем-нибудь сыграть, и то партнера не найдешь. Единственный партнер, с которым я играл раньше – это ветврач Коплус, но он сейчас уже третий месяц в отпуске, использует его за два года. Встретился как-то со мной на улице, звал к себе сыграть партию, но живет он далеко, и нет времени на это специальное путешествие.
Лето и осень в Таре были исключительными, да и зима, видать, не похожа на прежние: фактически зимы еще нет, снег выпал и сходил уже раза три, и сейчас он чуть-чуть прикрывает землю, так что ни на телеге, ни на санях хорошей дороги нет…В нынешнем году открыто постоянное сообщение с Омском на автомашинах: окрисполком имеет три грузовых автомобиля, ходят они регулярно, плата до Омска с одного пассажира – 60 руб. Только бы вырваться из Тары, а то бы не задерживаясь ни одного дня полетел к своим роднушкам…
21 декабря 1936 г.
…Читал твое письмо и представлял сынку особенно живо – длинный-длинный, худой, бледный… И так защемило сердце, стало жалко роднушку. Зло берет на всех и на все, а больше всего на себя, что ничем не могу помочь – какой-то стал бессильный, бесполезный, ненужный…
…В ближайшее время надеюсь закончить составление экономического обзора с/х округа. Оно отняло у меня куда больше времени, чем я предполагал. Этот обзор я составляю по заданию окрплана и окрисполкома, он нужен Омску для составления областного очерка…
31 декабря 1936 г.
Дорогие мои роднушки! С Новым годом, с новым счастьем!.. Только что пришел из ОКРЗУ. Как-то везде пусто, скучно и совсем не чувствуется наступления Нового года. Вот уже несколько дней как нет радиопередачи, что-то попортилось на радиоузле… Привык к радио, скучно без него; сегодня бы слушал встречу Нового года в Новосибирске, в Москве, а, может быть, и в Ленинграде; слушал бы, как бьется везде жизнь, и сам бы к ней тянулся, казалось, соприкасался и не был бы так оторван…
Слышу, внизу бьет 12 часов. Мои ходики также показывают 12, а они хорошо идут, не сбиваются. Значит, уже наступил новый – 1937 год. Год не високосный, следовательно, имеет 365 дней. Сюда еще нужно добавить январь и февраль 1938 года полностью и два дня марта – итого еще 426 дней записанного моего пребывания в Таре, вдали от роднушек… Если б только этим все кончилось… Как время меняет мысли. Уже не ждешь досрочного освобождения, а ведь только год тому назад, я не говорю о годах более ранних, только тем и жил, что, вот, скоро, наверно, буду свободен. Громадное желание работать – работать широко, без связанности, с возможностями осуществления каждой своей заслуживающей внимания мысли. И сейчас, чувствуя, должно быть, что мое пребывание здесь все же идет к концу, и что эти годы я не был бесполезен, что я получил здесь знания, которые и в дальнейшем будут полезны для округа – у меня желание подытожить все мои знания об округе, систематизировать их, привести в какую-то литературную, для всех доступную форму…
Еще 426 дней быть одному, без моих роднушек… Это, пожалуй, самое тяжелое, и этим страшны и по-прежнему пугают остающиеся еще длинные дни… Ты получишь письмо – срок уже будет короче на 8 дней; большой еще срок, но по сравнению с тем, что пройдено, что пережито – это уже не много. Только бы этими днями закончилось все…
2 мая 1937 г.
…Вчера получил от сынки письмо – угадал мой сынка, его поздравление пришло как раз 1-го мая. Пишет, что хочется побывать у папки, и что следующую первомайскую демонстрацию мы будем шагать с ним вместе…
…Если дожди прекратятся, то числа 4–5-го можно будет во всю приступить к полевым работам. В ОКРЗУ обещают поосвободить меня на эти дни, так что, возможно, удастся непосредственно самому участвовать в закладке опытов. Между прочим, Люба, один из опытов, заложенных мною осенью, обещает прямо разительные результаты: это опыт с озимой пшеницей; озимая пшеница в Тарском округе удается очень плохо – почти ежегодно гибнет и, главным образом, от весенних морозов, когда снежный покров уже от них не защищает. Такая же картина наблюдается и нынче, но на некоторых делянках, на делянках, прикрытых с осени соломой, озимая пшеница, кажется, сохранилась полностью, во всяком случае она зеленеет под соломой, а на открытых делянках она сейчас побурела, хотя из-под снега вышла тоже зеленой. Результаты окончательно еще не определились, но если это так, как сейчас намечается – это же громаднейшее достижение…
20 июня 1937 г.
Дорогая Люба! Я и сам не думал, что так привык к тому, чтобы летом мои роднушки были здесь, со мной. Скучается куда больше, чем в какое-либо другое время. Возвращаешься вечером с поля, так и хочется попасть в родную обстановку: ты хлопочешь у керосинки, сынка с воинственным видом носится около дома, потом все на грязном крылечке ноги мыть, вместе ужинать, расстилание постелей… Как часто бывало, или один сынка, или вместе вы встречаете меня почти у самой Станции, и как хорошо возвращаться вместе…
Ты, Люба, не представляешь, как сейчас живется в Таре – это с одной стороны, и с другой – чего мне стоило отказаться от мысли видеть вас и нынче. Не знаю, чем объяснить… но здесь пассажиры по шестидневкам выживают на пристани, чтобы попасть на пароход… О продовольствии я тебе писал несколько раз. В настоящее время одна из столовых, где я обычно обедал, встала на ремонт; пробовал ходить в другую, колхозную (при доме колхозника), но так как там очень часто не бывает хлеба, то бываю в ней лишь в исключительных случаях… Не взыскателен я, но все же на Станции не обедаю – там, как открылась столовая и до сегодняшнего дня бессменно одна «горошница» – пустой горох на воде. И то смеются там: «Если бы не Ваши горохи, Александр Павлович, не пришлось бы и столовой открыть». А это остатки гороха от моих прошлогодних посевов…
… Несколько раньше ты мне писала, Люба, по поводу моего отношения к сынке. Возможно, ты и права здесь во всем. Но не видя годами сына – просто не имеешь силы в письме заниматься строгостями. Это не то, что я стараюсь всю тяжесть воспитания его свалить на тебя, об этом и стараться не нужно – она и так свалилась, я знаю, как тебе тяжело. Я, возможно, с педагогической точки зрения неправильно, пробую воздействовать на него другим методом. По твоим словам, этот метод оказался неудачным. Но сынкой, его успехами, я все-таки доволен. И большое, большое спасибо моей дорогой жинке, что сынка так прилично перебрался в 7 класс. Его успехи – это твой успех. Крепко целую роднушку. Твой Шурка
Письмо А.П. Смирнова жене и сыну от 15 июля 1937 года. Источник: группа «Расстреляны в Таре»
Из предисловия Игоря Александровича Смирнова к книге:
«…Последнее «обычное» письмо отца датировано 20 июня 1937 г. Затем долго писем не было, а потом пришла открытка от 15 июля, в которой написано, что она вторая. Первой так и не было. Может быть, эту, вторую, удалось отправить с оказией. После этого снова долго не было никаких известий и, наконец, мама получила весточку от его квартирной хозяйки, что он арестован. И все заглохло…»
Печатается по книге «Судьба репрессированного в письмах жене (1933–1937 гг.)». СПб.: «Родные просторы», 2007.
Публикация подготовлена О.Ю. Алферовой для альманаха «Тобольск и вся Сибирь. Тара», 2014 г.
0 Комментариев