Моя любимая бабушка Прасковья – это мама моей мамы, Галины Сальниковой. В детстве мы иногда виделись с ней, когда приезжали в отпуск с Сахалина в Хабаровск. Позже ровно год я жила с ней в одной комнате, когда в 18-летнем возрасте училась и работала в Хабаровске. Мы жили в квартире тёти Тамары, её самой младшей дочери. Прасковья иногда прибаливала, но была очень весёлой и жизнерадостной бабулей. Ей тогда было уже за 70 лет, она почти не выходила на улицу, но к ней всегда приходили гости. Это были близкие и дальние родственники, многочисленные внуки, друзья и соседи. Все любили с ней поговорить, вспомнить прошлое и обсудить настоящее.
Поскольку мы с бабушкой жили в одной комнате, самые продолжительные истории приходилось выслушивать мне. Я порой засыпала под бабушкины рассказы, а она всё равно продолжала говорить о своей непростой судьбе, о родной деревне Мельничная, о раскулачивании, о скитаниях по стране во время войны и после неё. Прошли годы – бабули не стало, и я очень сожалею, что не записала и не запомнила всего того, о чём она мне рассказывала.
Все близкие люди в семье называли мою бабушку Параша или Паруня, что является ласкательной формой имени Прасковья. Однако по документам и по паспорту она была Александра Максимовна Катасонова. Я тогда задавала бабушке вопрос: почему у неё другая фамилия, если все дети носят фамилию Сальниковы? Ты разве выходила ещё раз замуж и сменила фамилию? Она смеялась и только шутила, что это её «подпольная» фамилия, что она засекреченная. Ни моя мама, ни родные тетя и дяди, не хотели ответить мне на этот вопрос. Так я тогда и не узнала, почему у бабушки отличная от семьи фамилия, в 1969 году эту информацию скрывали.
Итак, я постараюсь записать всё, что вспомню из рассказов моей мамы Гали и бабушки.
Прасковья Михайловна Колотушкина родилась в деревне Мельничная Тарского уезда Тобольской губернии в 1897 году. Родители Прасковьи были переселенцами из центральных районов России. Отец, Михаил Колотушкин, был уроженцем Рязанской губернии, Спасского уезда. Мать, Пелагея, из Черниговской губернии, современной Украины.
Деревня Мельничная, как и Тамочная, была основана в 1840-х годах. Заселение правобережья реки Тары, притока Иртыша, началось в период с 1840 по 1844 годы. Здесь было основано 10 деревень. Масштабное же переселение началось в 1891 году. Тогда в 17 губерниях европейской части России был страшный неурожай, который вызвал очень сильный голод, продолжавшийся до нового урожая, 1892 года. Этот голод в свою очередь привёл к эпидемическому кризису (тиф и холера). Голод и эпидемии привели к гибели около 400 тысяч человек. Нужда и лишения заставили людей сняться с насиженных мест и отправиться в Сибирь, где никакого голода не было! Именно в эти годы пришлись на строительство Транссибирской магистрали. Строительство началось в 1891 году, а в августе 1894 года первый поезд по Транссибу пришёл в Омск. Если раньше переселенцы добирались в Сибирь конными обозами, и путь мог занимать несколько месяцев, а то и вовсе год, то теперь переселиться в Сибирь стало гораздо легче и быстрее.
Видимо Михаил и Пелагея познакомились и поженились уже по прибытию на новое место жительство – в деревне Мельничная. Согласно переписному листу «Всеобщей переписи населения Российской Империи» от 9 февраля 1897 года, Михаил и Пелагея были уже мужем и женой. В этот год родилась их первая дочь Прасковья, хотя её маме Пелагее было всего 17 лет. Это и была моя любимая бабушка Параша.
Сохранилась фотография дома семьи Колотушкиных в деревне Мельничная, где в 1897 году родилась Прасковья. Снимок был сделан в начале 1940-х годов. На ней видно девочку, это Любовь Колотушкина, двоюродная сестра Гали Сальниковой. Люба подарила эту фотографию Гале, когда они встретились в Омске много лет спустя. В этом доме пришлось пожить и Галине, дочери Прасковьи, с 1930 по 1940 год. Здесь её оставили родители на попечение прадеда, бабушки и дедушки Колотушкиных. Галя тепло вспоминала годы своего детства, проведённые в этом доме.
За этим домом был овраг, в котором били подземные ключи чистой воды. Для сбора воды там стояла бочка, которая наполнялась родниковой водой. Семья использовала эту воду для домашних и хозяйственных нужд. Соседи тоже приходили сюда, чтобы набрать чистой ключевой воды. В селе протекал ручей, где местные жители стирали и полоскали бельё. Ручей назывался Мельничный, хотя мельницы там никогда не было. Как вспоминала Галя, напротив дома было свободное пространство, как площадь. Там собирались жители села, если нужно было обсудить какие-то общие дела деревни. Ближайший магазин находился в Кондратьево. Дети ходили туда, чтобы обменять одно домашнее яйцо, которое им давала бабушка, на одну конфетку. Это случалось редко, и это было праздником для детей. В те времена в доме никогда не было денег, во всём был натуральный обмен.
Вот из этого дома в деревне Мельничная в 1916 году Прасковью выдали замуж за Григория Максимовича Сальникова. Он перевёз её в свой дом в соседней деревне Тамочная. Там семья Сальниковых зажила счастливой и благополучной жизнью, каждые два года рождалось по ребёнку. В 1917 году – первенец Александр, затем Иван, Михаил, Василий, Аркадий, Анфиса и последняя Галина родилась в марте 1930 года. За 14 лет Прасковья родила семерых детишек. Семья жила зажиточно, в хозяйстве было много земли, скотина в хлеву, лошади, коровы, свиньи, овцы, разная птица. Старшие сыновья рано приучались к труду, помогали родителям по хозяйству, ухаживали за младшими детьми.
Бабушка Прасковья вспоминала, что работы по дому и на земле всегда было много. Ей самой тоже приходилось косить траву для сена, ворошить её и складывать в стога. Вручную серпом собирать урожай ржи и пшеницы, молотить зерно, доить коров, выгонять их на пастбище. Приходилось Прасковье и рожать во время работы в поле. Порой спрячется от посторонних глаз в стожке, родит, покормит новорожденного грудью, завернёт в фартук и идёт дальше косить или жать. Родильных домов тогда в деревнях не было.
Глава семьи Григорий работал на государственной службе и подолгу отсутствовал в семье. На время посевной или уборочной поры семья нанимала батраков, чтобы справиться с большим объёмом работ. В семье был достаток, все были сыты и одеты. В начале 1930 года в стране началась коллективизация сельского хозяйства. Крестьян силой загоняли в создаваемые колхозы и совхозы, для этого нужно было всё нажитое хозяйство отдать в общее пользование. Беднота с радостью пошла в колхоз, но у них ничего не было за душой. А зажиточные хозяева не хотели отдавать свою скотину, семенной фонд зерна, сельскохозяйственную утварь в общее пользование для всех колхозников. Зажиточные крестьяне всячески сопротивлялись этому и подвергались репрессиям со стороны советской власти. Насильственно изымалось все имущество и свозилось на общий двор. Несогласных с таким беззаконием арестовывали, семьи вывозили на поселение, фактически на вымирание. В начале марта 1930 года крестьяне взяли в руки оружие, вспыхнуло «Муромцевское восстание», которое было жестоко подавлено.
Отец семейства Григорий раньше других понял о приближающейся беде, он решил, что нужно уезжать из села. Забрать с собой неизвестно куда семью с малолетними детьми сразу он не мог. Попрощавшись с семьёй, Григорий уехал во Владивосток. Его жена Прасковья была беременна седьмым ребёнком и в марте родила дочь Галину. Осенью 1930 года пришли арестовывать Прасковью за то, что она добровольно не сдала своё имущество в колхоз, поэтому их семью объявили кулаками. Лошадей запрягли в телегу, сложили на телегу зерно, поросят, кур… К телеге привязали коров, погнали овец. И, несмотря на рёв детей и крик 6-месячной Гали, увели их мать под арест в контору колхоза. Семеро малолетних ребятишек остались одни дома. Соседям приказали не подходить к дому и не помогать детям, иначе они будут зачислены в подкулачники. И люди боялись, никто не пришёл к ним на помощь.
Прасковью привели в контору колхоза, где уже были собраны такие же односельчане, арестованные по обвинению в кулачестве. Это слово тогда означало – «богатый крестьянин, частный собственник, систематически использующий наёмный труд». В конторе им объявили, что их будут этапировать в районный центр Муромцево для суда и вынесения приговора. Путь до райцентра нужно было идти пешком, около 30 км. Для сопровождения группы крестьян были выделены два или три вооружённых милиционера. Путь от деревни Тамочная до реки Тара занял много времени, и уже в сумерках они подошли к переправе. На берегу была только одна лодка, на которой переправились милиционеры. Крестьян же заставили переходить реку вброд, в этом месте она была не очень глубокой. Кто-то поплыл, кто-то пошёл вброд, но Прасковья исхитрилась и спряталась в кустарнике, который рос вдоль берега реки. Когда все перебрались через Тару, охранники обнаружили, что одного человека не хватает. Они разозлились и открыли беспорядочный огонь, но вернуться, чтобы искать беглянку, не решились, опасаясь, что остальные арестанты разбегутся.
Уже ночью Прасковья двинулась в обратный путь домой, к детям. В Тамочной её ещё никто не искал, телефонов тогда не было. Как рассказывала бабушка, дома стояла опара, перед арестом Прасковья собиралась печь хлеб. Вернувшись домой, она испекла хлеб, накормила детей, запрягла оставленного коня Серко и повезла всех семерых детишек в деревню Мельничная к своим родителям. Самой Прасковье нужно было скрываться из села, чтобы её снова не поймали и не осудили. Престарелые родители Прасковьи, конечно, не были готовы принять на неопределённое время такое количество ртов. Они забрали самых младших детей, а старших разобрали в семьи их родственники.
Самое сложное было решить судьбу малютки Гали. Ей ещё не исполнилось семи месяцев, и бабушка Пелагея боялась, что не сможет выкормить её без матери. Она уговаривала Прасковью взять малышку с собой. Но куда? Впереди была только неизвестность. Как не раз рассказывала сама Галина, её мать в отчаянии хотела лишить её жизни. Положила Галю на огромную подушку, какие бывают в деревнях, а другой накрыла. Спустя короткое время подушку скинули, малышка была вся в поту, красная и пыхтела, как самовар, хватая воздух. Бабушка сжалилась над ней и решила оставить её себе. Она сказала, что раз малышка выжила, то будет жить долго. Так оно и вышло, Галя прожила жизнь длинною в 92 с лишним года.
Судьба детей, оставленных родителями, – это была судьба сирот. Хотя они жили на попечении своих родственников, на их детские плечи легли все тяготы жизни. Мама вспоминала, что когда наступил голод, бабушка сшила детям котомки и посылала их ходить по дворам и просить милостыню. Она говорила им, что не сможет их всех прокормить, дети не хотели идти, плакали. Галя была самой младшей и её не заставляли, но помнит, что ходили попрошайничать 7-летняя Анфиса и 9-летний Аркадий. Она всегда плакала, когда вспоминала и рассказывала нам об этом, мы плакали вместе с ней. Десять долгих лет родители с трудом собирали своих подрастающих детей в семью. Жили и работали они в Магадане, последней забрали Галю.
Итак, оставив своих детушек на родителей и родственников, Прасковья двинулась в путь. Это было осенью 1930 года. Она решила, что ей нужно доехать до Уссурийска, где жила сестра её мамы, тетя Анисья. Прасковья понимала, что ей нужно уехать как можно дальше, чтобы не нашли и не арестовали. Оседлав свою лошадку Серко, она верхом отправилась в Омск. Ехала холодными ночами, прячась от людей. Днём она пряталась в стогах сена, уложив коня рядом, чтобы не замерзнуть. На ногах внутренней части бедра у моей бабули до самой старости были шрамы, похожие на ожоги. Она мне рассказала, что в 1930 году, верхом на лошади в морозы скакала ночами от Муромцева до Омска (это 200 км). Много юбок на ней не спасли ноги от обморожения, а гамаши тогда были не доступны простой крестьянке.
Стоит отметить, что в период проведения коллективизации в Советском Союзе началась выдача паспортов. Но крестьянам паспорт не полагался. В результате крестьянин не мог просто так уехать жить в город, поскольку у него не было документов. Фактически люди оставались привязанными к тому месту, где они были рождены. Такая паспортная политика – настоящая дискриминация сельского населения, но государство решило, что это единственная возможность удержать крестьян от массового бегства из деревни. Ещё такая система предполагала выявление крестьян, скрывающихся от раскулачивания. У Прасковьи на тот момент не было никакого документа, удостоверяющего её личность, что было опасно в её положении.
Для того чтобы купить билет на поезд до Владивостока, Прасковья продала коня Серко. А ещё нужно было предъявить паспорт или удостоверение личности, которого у неё никогда не было. В Омске Прасковья пошла к своей двоюродной сестре и умолила её отдать своё «Удостоверение личности». Наличие фотографии на такой справке не было предусмотрено, поэтому проблем с покупкой билета не было.
С того дня Прасковья получила новое имя – Александра Максимовна Катасонова. Под этим именем мы знали её, нашу дорогую бабушку. Более 50 лет своей жизни она прожила под чужим именем и очень долго боялась, что её разоблачат и накажут. Только в конце её жизни, по решению суда, ей была возвращена фамилия и имя, данное при рождении. Проживала Прасковья Михайловна Сальникова всегда возле своих детей, умерла в 1982 году в городе Хабаровске. Ей шёл 86-й год.
Фотография 1953 года. Бабушка Прасковья со своими внуками.
Сальниковы: Витя, двойняшки Люба и Валя, Толик, Вася.
Светлая память тебе, наша дорогая бабушка Параша!
Писала по воспоминаниям Галины Григорьевны Сальниковой (Чудайкиной) и Прасковьи Максимовны Колотушкиной (Сальниковой), использовала документы и фотографии из домашнего архива, данные «Яндекс» и группы «Исчезнувшие деревни Муромцевского района» в «Вконтакте» из интернета
я, Любовь Ивановна Сальникова, Чудайкина, Белоусова.
Январь 2025 года. С.-Петербург
0 Комментариев